Конец игры (2024)

Бумаги о разводе лежали на столе, и Егор Синицын думал, что хуже уже не будет. Он ошибался. Раздел вещей, встречи с дочерью по выходным - все это было лишь видимостью порядка. Настоящий хаос царил внутри, где жило стойкое чувство, будто он предал самое важное. Порой, слыша шаги в подъезде, он ловил себя на мысли, что это Марина возвращается с работы. Звонок в дверь заставлял сердце биться чаще. Эта наивная вера рухнула в одно мгновение, когда он увидел в ленте новостей номер рейса. Ее рейса. Известие пришло не как удар, а как медленное оцепенение. Он не упал, не закричал. Просто опустился на диван в тишине своей теперь уже чересчур большой квартиры и смотрел в одну точку. Его профессия заключалась в том, чтобы находить причину, выстраивать цепочки. Здесь цепочка оборвалась на взлете, не оставив ему ни одной зацепки. Только тяжелое, давящее чувство несправедливости и растерянный взгляд дочери Лизы, которая теперь молчала больше обычного. Следующее дело в его папке выглядело как подарок судьбы, что-то простое, во что можно было уткнуться с головой. Самоубийство. Открыто-закрытый случай. Егор начал механически просматривать материалы, надеясь, что рутина затмит боль. Но его взгляд зацепился за строчку в списке пассажиров. Место, дата, рейс. Тот самый. Этот молодой человек летел тем же самолетом, что и Марина.

Внезапно аккуратная картинка начала расползаться по швам. Слишком чистая квартира. Слишком вовремя оплаченные счета. Слишком правильная предсмертная записка, будто списанная из учебника. Каждая деталь кричала, что здесь что-то не так. А потом в длинной распечатке звонков он нашел его, женский голос, несколько разговоров в последние дни. Имя ничего не говорило, никаких официальных связей с катастрофой. Но в тот миг Егор ощутил не знакомую тяжесть утраты, а давно забытый холодный интерес. То самое щемящее чувство, когда паззл не складывается и ты знаешь где-то рядом спрятана правда. Это перестало быть рядовым расследованием. Теперь это был единственный ниточный мостик, тянущийся в черную дыру того дня. Он понимал, что, возможно, найдет там лишь новую боль. Но жить с пустотой и незнанием стало невыносимее. Он должен был пройти этот путь. Не ради оправдания перед собой или дочерью, а ради простой возможности когда-нибудь вздохнуть полной грудью и сказать: "Я все узнал. Теперь можно и погрустить".